Форум литературного общества Fabulae

1

          - Кто-то в тепле добреет. Или дремлет мирно. А я плесневею без ветра. Я упираться хочу. Мой мир – не набор эллипсов лекальных и кружочков. Он раскромсан, перпендикулярен, бурлящ. Пусть и замешан на криках, хохоте, боли, гневе – в нем все лишнее для тебя, зато ничего постороннего для меня. Потому, что мне так надо. В коленопреклоненном покое и благонравном довольстве испаряется душа.
          - Покой - не безмолвие и мертвенная тишь. Но - порядок. Единый закон подчиняет и подчиняем себе сам. Все любящи и любимы, никто не опережает никого. Уходят зависть, боль и смерть – дочери злобы и ужаса. А ты в своей гордыне стремишься взойти, стать вровень, а потом... Опомнись!
          - Не в этом моя цель. Да и есть ли цель? Просто говорю: Если одному благо – отчего оно благо для всех? И кто решил, что благо, провозглашенное им, бесспорно и очевидно? Дождь и ливень – братья или разные явления? Хаос или желание зеркального повторения – что нужнее? Для чего ты решил, что достойна лишь твоя конструкция? Нет идолов во Вселенной – не ты ли заключал?
          - Ты перетекаешь в черноту и пустоту. Я - экспериментатор. Так решили те, кто стоит выше, и те, кто еще выше. Воплощение высокой истины через мир материального порядка – абсолютная задача. Мир энергий и мир органических субстанций неделимы.       
          - Раньше трактовалось другое: «Обсуждается и проверяется на прочность все что есть, и все, что будет – везде и всегда».
          - Да, но с условием следования правилам. Ты же ввергаешь в искушение, плотоядность и походишь на грязь из под ногтей Сущего.   
          - Мои методы – фрагмент мозаичного полотна. Любой сам вправе идти во тьму или на свет. Вспомни, кто был здесь раньше. Отчего они выбирали меня? Оттого, что я не навязываю догм.
          - Ложные предпочтения сложились в результате прямых воздействий. Ты не творишь, а играешь с творениями, хотя вмешательство запрещено. Вот почему ты изгнан...
          - Я лишь приоткрываю полог. И не толкаю в пороки, - создания сами ввергаются в них. Удовольствие – а не знание главенствует в материальном мире. Чаша весов перевешивает в мою пользу. И ты бессилен изменить неотвратимость. А я – изгнан… Но справедливо ли? Знаешь, зачем они молятся тебе? Воистину – для собственного спасения. Это - максимум. Любые одинаковы. Воистину… – твое любимое словцо. О, молитвы-моления! О толпы, слезно клянчащие лишние капли угасающей жизни - как смешно! Молиться, чтобы забвение и мрак не пожрали заляпанные грязью телеса – вот идеал?  Пороки, порождения теплой лености и сытого самодовольства – атрибуты земного естества. А ты веришь в молитвы человеков как в воплощение любви к тебе и себе подобным – наивный! Животный страх смерти – мой маленький вклад в копилку представлений о людях. И он непреодолим. Что ни возьми, осязаемое имеет предел. Потому так жадно, исступленно трепещет в мольбе каждый на земле: продлить ощущение сладкой похотливости любым способом – главное для человека. И это - цена жизни?
          - Цену имеет то, что тленно. Жизнь же многогранна и бесчисленна в своих вариациях. И когда приходит время перехода в следующее состояние, она переходит в него – по спирали. Заблудившиеся в твоей тьме рано или поздно найдут мой свет и проникнутся им. Тьма конечна. Свет гонит ее.
          - А как же алчность? Власть? Гордыня? Самодовольство? Кипение страстей и непокорность тебе? То, на чем подспудно зиждется эгоистичная натура человечества! Или… Неужели я ошибался… Тогда, то что я совершал, вопреки… не альтернатива, а крах. Значит…
          - Мудрость и кротость в познании – тебе никогда их не хватало… Энергия человечества проистекает из моей энергии! Ты лишь искажаешь ее, перенаправляешь в никуда – во мрак. Ты не созидаешь. Напротив… Оттого, самоуничтожение – столь сильный позыв у людей - существ, продолжающихся в себе подобных. Позыв – но не более. Ты забыл про обратную связь. Мою – с ними. Без нее все напрасно. Без нее существо осознает себя покинутым и никчемным. Для этого я дал им молитву. И она не милостыня, нет, а взаимообмен. Пока ко мне обращается хоть одно страждущее сердце – жизнь на земле не погаснет. Не самообман вовсе - но самоочищение в источнике истины. Сейчас и ты незаметно окрашиваешься в цвет моих лучей, Люцифер. Ведь ты один среди одиноких и немногих. Я же – среди всех. Видишь? Ты видишь? Ведь я люблю их. И тебя тоже. А ты – только своих адептов. Потому вас будет меньше и меньше, пока не придете в слезах и кающиеся.

2
           
          Невесомая, чрезвычайно приятная осень. Пряди уютных ив у пруда еще не поблекли, наспех забрызганные желтым и красным клены трепещут в объятиях забежавшего на бульвар ветерка-шалуна. Кудрявый художник, устроившись на широких и важных университетских ступенях, безуспешно торопит кисть в погоне за невесомыми полутонами сентября. Школьники куда-то мчатся по широкому тротуару… 
          Пожалуй, часов пятнадцать. Старики Солнцев и Тенин опять на скамейке, у памятника философу Канту. Сражаются в шашки. Ясное небо тщательно греет старческие колени, простираясь над серым гулом цивилизации.
          - Видите ли, Солнцев, каждый год, каждый день тем милее нам, чем ближе известный итог. Таков человек. Ваш ход.
          - Знаете, Тенин, человек просто разучился видеть и воспринимать каждый день словно последний. Банально, но честно.
          - Ну, знаете, профессор Солнцев…
          - Слушаю вас, коллега Тенин! Кстати, ешьте мою фигурку, уважаемый диалектик.
           Оба переглядываются – обстоятельно и сурово. И покатываются со смеху:
          - Да ну ее, философию. Посидим, поболтаем. Небушко-то какое, а? Взвесь хрусталя и вечности. Хочется застрять на этой лавке лет на сто, а? Друг!
          - И не говори, Миш. А студенты как и прежде – влюбленные и глупые. Молодость!
          - В пятьдесят девятом, помнишь? Танцы под радиолу. Я пластинку с Азнавуром раздобыл… Лёнька Титов, комсорг вечный - он в старпомы выбился…  А Снегирев - простой учитель в школе... Катюша, парк с маленькой эстрадой. Синей. Дружили вы, как будто?
          - Да и ты клинья подбивал, старая шельма. Ходи.
          - Позволь, у тебя на рубахе пуговица расстегнулась, - рука Солнцева дрожит.
          - Примолк, курилка?
          - Тенин, я…
          - Ладно. Знаю, неравнодушен был. Но не подличал за спиной моей, а летчик тот… Бог рассудит. У меня дамка.
          - А на защите как ты взъелся на меня?.. Хе-хе! – и я в дамках.
          - Эка, вспомнил! Сам же благодарил потом! Зато не осел пыль глотать на кафедре, а полстраны благодаря мне отмахал. И книжка твоя по древним диалектам – отличный труд.
          - Можно подумать, двухтомник Тенина по современной лингвистике – барахло…
          - Э-э-э… - Тенин смущенно протирает очки бархоткой. - Погоди, вроде ничья? Я ж давил. Отвлекся… Ах, досада-незадача!
          - Однако… Судя по всему, ничья. – Солнцев молодцевато крутит свисший ус. - Ты не помнишь, Алексеич, как по латыни «бегущие вместе?»
          Глаза Тенина озорно блестят:
          - Помню-помню… Конкурент, как будто.
          - Точно. У нас с тобой нынче один незатейливый конкурент – по имени «Тик-Так». А завтра случится: «тик» – и точка... Что тогда?
          - Что - что? Отвечу. Погоди. Помоги подняться. В поликлинику надо заглянуть. Компанию не составишь?
          - Пошли уж, мыслитель, - Солнцев помогает товарищу подняться.
          Тот распрямляет спину, снимает очки:
          - Кто первый добежит до входа, тот доживет до ста! – И припускает мелкой рысью.
          - Что ж, поглядим!
          Мальчишки, расшалившиеся в кипении листвы, замирают и раскрывают рты, провожая взглядами семенящих, размахивающих руками стариков.
         
3

          Жутко на краю высотки. Пропасть пугает, манит, завораживает. Как я оказался под облаками? Пришло ЭТО, и в момент выело до дна желания и силы. Рита... Рита - маленькая отсрочка между муками и пылью... Осталась только мята на сердце, сжимающая грудь неописуемая тоска и ощущение вакуума. Я существую в наказание - чтобы другим неповадно было. Остановился разум, устало тело... Жарко. Черно. Морось.
          - Ну, чего ты все смотришь? Ждешь, пока полечу ошметком на железненькие машинки? На мокренький  асфальтик?
          - Ты уже полетел, Владимир Михайлович. Когда узнал про рак. Голова разбилась о бетонные плиты - стройка внизу. Непредусмотрительно.
          - Плевать. Легче не стало - вот загвоздка!
          - Теперь будешь на крыше. Размышляй. Предостерегай. Убеждай. Отныне каждый самоубийца в этом городе за минуту до рокового шага будет видеть тебя. Итак, хочешь покинуть крышу – искупи вину.

4

          Некие пожилые мужчины, улюлюкая, обгоняя друг друга, проносятся мимо окна моего кабинета…
          Забавно. Начало осени, начало дня, начало одиночества. Начало… и, непременно, бок о бок - финал. Кто кого?
          Сегодня я впервые помолился - по-своему, как получилось...
          Вчера друг детства, а теперь режиссер Володька Тенин прошел у нас флюорографию. И его отец - старикан, заодно. А утром от меня ушла жена. Да, да, к  Володьке.
          …На столе два результата. Два снимка. Один – приговор.
          Несчастная Рита. Путаная жизнь.

Отредактировано Александр Клименок (2010-02-03 13:36:10)